Так что да-а,
У Кроули ООС. Но мне показалось, что для его состояние в 9.02 и далее - сойдёт...
In Noctem
…А ощущения-то так себе, если признаться.
Разумеется, он не признается. Вы что, еще чего не хватало. Он уже достаточно излил душу лосяре – потом, когда он вернется в нормальное состояние, еще стыдно будет…
…если он вернется в нормальное состояние.
Перед глазами вечно мелькают эти чертовы картины. Нет, вспоминать было не мучительно и не совестно – в конце концов, человеческой крови в нём уже почти не было. Было что-то другое. Не кровь. Но, к сожалению, человеческое. До омерзения человеческое. До тяжести где-то в районе груди человеческое. До нервного, сбитого дыхания че-ло-ве-че-ско-е.
читать дальшеКроули прикрывает глаза, делает выдох, потом резко распахивает веки, потому что лучше видеть перед собой темноту дурацкого подвала, забитого пыточными инструментами (это все роднее и ближе), чем бесконечно повторяющиеся сцены из прошлого. Включая исцеление. Ты моя Марни, лосяш, ну надо же. И где только подцепил.
Какой сегодня день? Что вообще происходит?
Он обнаруживает, что ему важно это знать. Не из-за каких-нибудь психологических изысков, упаси Сатана, нет, - у него же Ад! Ад, которым надо управлять. Ад, в котором…
- Абаддон, - едва слышно шипит он сквозь сжатые зубы.
Закрывать глаза нельзя, это он уже понял. Сцена с его эпическим исцелением моментально расцветала перед ним во всей своей красе, вся в каких-то алых тонах – ну еще бы.
Сэм Винчестер. Которому, разумеется, тоже не позавидуешь – Кроули, сидя в кресле, буквально физически ощущал его слабость, его подкашивающиеся ноги, раскаленный лоб, колотящееся сердце. Если бы не цепи, если бы не ловушка, если бы не вирусная, кислотная кровь Винчестера в нем – он бы мог моментально уложить лосяру на лопатки и выбить всю дурь.
Потом – Абаддон. Приходит со свойственным ей пафосом, резко отшвыривая старые ветхие дверцы в стороны, входит в часовню медленно, осознавая свою непобедимость. Вышвыривает Сэма Винчестера к чертям в окно. У Кроули возникают одновременно две мысли, складывающиеся в болезненный оксюморон: о том, что опасность миновала, и о том, что она только-только вошла в двери. Вторая оказывается правильной, поглощает его всего, он перестает понимать происходящее, а потом…
…Потом нечто размытое. Сбитое в одну мрачную массу из крови и темноты. И вот, это «потом» медленно перетекает в «сейчас» - все та же густая темнота вокруг, все тот же солоноватый запах крови.
И эти видения.
Нет, это совершенно не мучительно.
Это долго. Да, пожалуй, это всего лишь слишком долго. Кроули становится интересно, когда бы всё это могло закончиться. Нужно будет поймать этот момент, вовремя схватить его за хвост, как недостаточно пронырливую крысу – и воспользоваться своим актерским талантом, чтобы убедить всех в том, что его болезнь продолжается. Даже и не думайте волноваться. Я здесь, чтобы помочь. Я всегда помогаю. Это в моей природе.
Стоп, что?
Он озадаченно оглядывается по сторонам.
Последние фразы – это не его мысли, абсолютно точно не его. Даже в нынешнем полубезумном, эмпатическом, болезненном состоянии он не мог такого подумать.
Никого нет.
Никого и не должно быть.
Он не решился сказать это вслух, чтобы не увериться в своем сумасшествии самому, но подумал это с поистине пугающей яростью.
***
Кроули понял, почему люди – такие омерзительно склонные к страданиям существа.
Они чувствуют течение времени. Вне зависимости от того, как оно течет – быстро ли, медленно ли – неважно. Они ощущают, как оно утекает сквозь них. Они понимают, что его осталось мало.
Часть того, старого Кроули, методично отметила это, как неплохую пытку. Да что там – это идеальная пытка, особенно для существа, которое уже давно не заботилось о таких пустяках, как течение времени. Оно всегда было, всегда играло на твоей стороне, если ты был достаточно умен для того, чтобы подчинить его – и тут все перевернулось. Великолепная пытка. Пожалуй, особо провинившихся демонов он впредь будет исцелять. Найдет способ, как это сделать.
…Было еще кое-что мучительное в его нахождении здесь. Ломка. Откуда она могла взяться?
Неужели ему не хватало винчестеровской крови?
Неправильно. Невозможно. Но так и есть.
Звучит как девиз.
Кроули был готов захихикать над своей глупой шуткой, лишь бы не думать о ломке. Она пока приходила редко, но уж если приходила, то оставалась надолго – хотя, может, вновь обретенное течение времени просто сбилось.
«Надо раздобыть кровь».
Отвратительная мысль. Она заполняла всю голову – а ведь некоторое время он был способен думать о различных вещах, пытаться строить планы по побегу отсюда, по манипуляции двумя идиотами, которые регулярно навещали его с целью что-то выпытать. В периоды ломки они не попадали, за что Кроули был готов благодарить, быть может, даже благосклонные Небеса. Поэтому успехом попытки братишек не увенчались.
«Надо раздобыть кровь, чтобы прекратить это. Раздобыть кровь, чтобы прекратить это. Я не могу это контролировать».
Кроули пытался думать – получалось плохо.
Возвращались видения.
Но один раз…
***
Он не сразу понял, что видит чей-то силуэт – в конце концов, кто знает, что люди видят в темноте? Они уверены, что там кроются монстры – что ж, в чем-то они правы, но Кроули обычно и был тем самым монстром, который всегда таился рядом, в тенях, - ждал, когда кто-то совершит ошибку, чтобы предложить такое легкое и соблазнительное решение.
Теперь он получил возможность взглянуть со стороны.
Но в темноте его поджидал не монстр.
Хотя – как сказать.
Когда Кроули понял, кто перед ним, он начал говорить не сразу. У него сложилось впечатление, что нарушить тишину должна она, раз уж пришла. Во всяком случае, так положено по этикету. Этикет – важная вещь. Особенно среди высокопоставленных персон. В складках этикета можно запросто спрятать заточенный нож.
Но она молчала. Видимо, из тех же соображений. Мол, раз уж заметил – так оповести. Смотрела на него с каким-то печальным укором. Вот это – уже что-то новенькое. Сколько он ее помнил, она могла смотреть просто с укором, с укором гневным, с укором ненавидящим, с укором торжествующим, с укором сладострастным – но не печальным. Это явно что-то новенькое. И уж тут-то грех не поинтересоваться.
- Есть поводы для грусти? – осторожно поинтересовался он у блеклого силуэта в сером костюме и с грозовыми глазами, видными даже с такого расстояния.
- Есть, - немедленно ответил силуэт. – Зрелище довольно печальное.
Кроули хмыкнул. Если подумать, то, конечно же, да – зрелище печальное. Не каждый день увидишь скованного по рукам и ногам короля Ада, окровавленного, забитого и почти зависимого от человеческой крови.
- Держу пари, ты думаешь точно так же, - задумчиво произнес Кроули, отчего-то зная, что она читает его мысли. Не сомневаясь в том, что читает. – Что это у тебя?
Ему показалось, что, когда он моргнул, то увидел на голове Наоми что-то алое. Кровь? Её? Чужая?
Наоми прибавила в глаза печали.
Во имя преисподней, скоро он буквально утонет в этом грустном океане. Всё так драматично.
- Я бы многое отдала, чтобы узнать природу видений таких демонов, как ты. Это было бы полезно.
- Полагаю, ты догадываешься, что я не совсем демон, любовь моя.
- Полагаю, и ты понимаешь, что я уже не ангел.
- Мы на одной волне.
- Это точно.
Кроули теперь интересна только одна вещь. Но задавать вопрос он не торопится – знает, что после ответа интересующих его вещей может и не прибавиться, а тогда какой смысл Наоми здесь оставаться? А ему - опять оказываться в темноте, наедине с кипящей (и это не метафора!) кровью и разъедающей тело ломкой? Увольте.
Наоми и сама неразговорчива. Зато Кроули понял, какой вопрос можно задать перед самым главным.
- И где вы оказываетесь после смерти? – Голос-то у него, оказывается, охрипший. Еще больше, чем это возможно.
Наоми стала прохаживаться по камере – единственным источником здесь была тоже она, и поэтому Кроули непроизвольно следил за ней взглядом. Он ждал ответа.
- Я… я пока не знаю, - уклончиво ответила она. – В любом случае, какая разница? Тебе-то повезло оказаться в живых, дорогой. Не сомневалась в твоей предприимчивости.
Она улыбнулась.
Кроули тоже. Почти автоматически, но, как оказалось, искренне. Ну надо же.
- Если бы это была моя предприимчивость, Наоми.
Она дружелюбно-печальным грозовым облаком продолжает кружить по камере, и, в конце концов, заходит за его спину. Обернуться Кроули не может из-за чертовых цепей – мало того, что во время ломки они нещадно раздирали шею, так еще и своим вечным звоном раздражали. А теперь еще и не обернуться.
- Не утруждайся, - тихо сказала она. Его напрягало, что он не может ее видеть, но так остро чувствует ее присутствие. Слишком остро.
Ему кажется, что он слышит шелест.
Ему хочется зарычать, прикрикнуть на нее, чтобы немедленно прекратила – издевается же, пернатая шельма, намеренно издевается! Подловила его на переломном моменте где-то между ломкой и адекватностью, и теперь…
Ему хочется задать самый интересующий вопрос, потому что он знает – после этого шелеста ангелы обычно исчезают.
- Зачем ты здесь? – выпаливает наконец Кроули, ощущая, как в теле опять поднимается кислотная волна ломки. И раздражения. Злости. Он очень не любит ощущать тебя таким беспомощным и защищенным одновременно, как сейчас, это было для него невыносимо, в конце концов, он чертов король Ада!
Она смеется. Точно издевается. Переняла у него самые отвратительные привычки.
- Я здесь, чтобы помочь. Я всегда помогаю. Это в моей природе. Так или иначе.
Это хуже ломки, точно. В тысячи раз хуже ломки.
Которая, к слову, уже растекалась по весселю, как по своим собственным владениям. Кроули невольно издает почти мученическое шипение. Наоми слышит. Легко касается его плеча.
Шепчет:
- Кевин.
И наконец исчезает.
читать на фикбуке